В это утро впервые за всю жизнь на них напали живые существа. Это произошло так. Три человека стояли на вершине скалы, отвесно подымающейся к небу. При виде медведей они подняли громкий крик и стали метать дротики, один из которых ранил самца. Обезумев от бешенства и боли, зверь кинулся на скалу и попытался взобраться по крутому откосу, доступному разве что ящерице и муравью. Но, видя, что это ему не удастся, он, вместе со своей самкой, бросился бежать в обход скалы в поисках более отлогого подъема.
Дорогой он выдернул из раны дротик и обнюхал его; запах вызвал в нем какие-то смутные воспоминания. До этих пор он редко встречал людей и вид их вызывал у него не больше интереса, чем вид волков и гиен. Люди обычно поспешно уступали ему дорогу, и он ничего не знал ни об их хитрости, ни об их силе. Тем больше встревожило его утреннее нападение: привычный ход событий нарушился, возникло что-то новое, неизвестное, а всякая неизвестность пугала медведя.
В продолжение всего дня оба медведя рыскали по холмам, обнюхивая каждую тропинку, каждый камешек. Медведь устал от поисков, и, если бы не боль от раны, он давно забыл бы о встрече с тремя людьми; воспоминание о ней затаилось бы где-то в темном уголке его памяти и всплыло бы наружу только при новой встрече.
Острые приступы боли временами оживляли в его памяти воспоминание о трех странных животных, потрясавших дротиками, стоя на вершине скалы. Однако скоро боль перестала связываться у него с образом людей, и медведь стал думать только о пище, найти которую в это время года было не так-то легко.
И вдруг он снова учуял запах человека. Медведь позвал свою самку, которая искала пищу поодаль, так как осенью два таких прожорливых зверя не могли прокормиться на одном участке, и, найдя врагов, они тотчас же вместе напали на них.
Уламры, бежавшие вдоль подземного хода, вначале не слышали за собой преследования. Но через некоторое время они услышали топот тяжелых тел и мощное дыхание: медведи догоняли их. Опираясь на четыре лапы и непрестанно обнюхивая выставленным вперед носом землю, звери могли уверенней и быстрее бежать по темному проходу, чем уламры.
Ежеминутно люди спотыкались о камни, стукались о выступы стен или попадали ногой в трещину; кроме того, их стесняло оружие, запас провизии и плетенки с Огнем, с которыми Нао ни за что не хотел расстаться. Крохотные огоньки, мерцавшие в плетенках, не давали почти света; отблеск их был еле-еле заметен на стенах подземного хода, однако, это тусклое мерцание все же выдавало беглецов преследующим их зверям.
— Скорее, скорее! — кричал Нао.
Но Нам и Гав и без того бежали со всей быстротой, на какую были способны, и не их вина была в том, что звери настигали…
С каждым шагом все явственнее слышалось дыхание медведей. Ярость их разгоралась по мере того, как сокращалось расстояние, отделявшее их от людей и время от времени то самец, то самка грозно рычали. Эхо многократно повторяло их рев, заставляя содрогаться Нама и Гава.
Скоро медведи были уже едва в нескольких шагах от уламров. Земля колебалась под ногами у Нао, и он чувствовал, что еще через мгновение страшный удар лапы обрушится на его спину…
Он предпочел встретить смерть лицом. Он резко повернулся, и свет огонька в плетенке ударил в глаза медведю. Огромный зверь замер, как вкопанный. Неожиданность смутила его. Пристально глядя на огонек, он глухо позвал самку. Но еще прежде, чем она подоспела, ярость проснулась в нем с удвоенной силой, и он ринулся на Нао… Уламр отскочил назад и изо всех сил швырнул в морду медведю свою плетенку. Удар пришелся по ноздре. Огонь вывалился из плетенки и обжег медведю глаза. Пока ошеломленный зверь сообразил, что с ним произошло, Нао успел выгадать несколько десятков шагов.
Впереди виднелась уже полоса тусклого света. Уламры теперь видели землю под ногами; они бежали быстрей и уверенней, не спотыкаясь. Но и медведи возобновили преследование.
Нао подумал, что на вольном воздухе опасность, угрожающая ему и его спутникам, не уменьшится, а только возрастет.
Снова медведь был в нескольких шагах. Жгучая боль в глазу разъярила его, он забыл всякую осторожность. Кровь ударила ему в голову, ничто теперь не могло удержать его порыва. Нао чувствовал это по взволнованному дыханию зверя, по его отрывистому, глухому рычанию.
Нао хотел было снова повернуться и дать бой, как вдруг Нам окликнул его. Нао увидел, что впереди обвалившаяся скала загромождала подземный ход, оставляя только узенький коридор у стены. Нам уже миновал этот коридор. Гав углубился в него. Медведь был всего в трех шагах от Нао, когда тот в свою очередь скользнул в узкий проход.
С разбегу медведь налетел на скалу: коридор бы слишком узок для него, и только морда его пролезла в проход. Зверь разинул пасть, обнажая острые клыки, и гневно зарычал. Но Нао уже не боялся его: огромная скала не сдвинулась бы с места даже, если бы ее толкали сотни мамонтов. Она удерживала медведя так же верно, как смерть.
Сын Леопарда насмешливо крикнул:
— Нао теперь сильнее великана-медведя! У него есть палица, топор и дротики. Он может ранить медведя, и медведь ничего ему не сделает!
И он поднял палицу.
Медведь успел втянуть морду обратно прежде, чем Нао нанес удар; он попятился назад, под прикрытие скалы. Злоба по-прежнему кипела в нем. Но он не поддавался ей. Сегодня он дважды получил урок от двуногого животного: дважды оно причиняло ему боль какими-то странными ударами. И, не будучи в силах отомстить, медведь затаил ненависть. Он знал теперь, что человек — опасный враг, и понял, что одной силы для победы над ним недостаточно, — тут нужны хитрость и осторожность. Медведица рычала сзади; она не пострадала от встреч с человеком и не извлекла из них урока предусмотрительности. Но рев самца призвал ее к осторожности, и она попятилась назад, полагая, что впереди встретилась какая-то природная западня. Она не могла предположить, что опасность исходила от жалких двуногих существ, скрывшихся за выступом скалы.